Родное и Вселенское в художественном творчестве Александра Егорова

 

В название данной работы вынесен известный заголовок цикла статей Вячеслава Иванова, которые он собрал и издал в период войны и революции, в 1917 году. Заголовок этот в то время символизировал бытие и оценивал прочность русской религиозной традиции перед лицом грозных событий. К концу ХХ века, однако, он обрел иное измерение и стал метафорой, раскрывающей сущностные стороны обретенного русской культурой исторического опыта, - метафорой, которая и символизирует, и истолковывает, и осмысляет его концы и начала, его отрицательные и положительные полюса, его смыслы, воплощенные в искусстве и художественном творчестве, существующем ныне среди особенностей высокотехнологичного и социально организованного мира, пространство которого порой имеет странные и геометрически необъяснимые искривления. Они-то и создают сферы, где есть шанс обрести в искусстве не новые иллюзии, утешения или развлечения, а почувствовать свою сопричастность реализованным творческим замыслам художника, его размышлениям о судьбах культуры, отразившимся на холсте образам родных пейзажей, радости о сохранившихся по сей день храмах. Дороги к ним хотя и трудны, но открыты.   

В начале декабря 2018 года в самом центре Москвы, в галерее «Колорит», проходила персональная выставка живописи «С молитвой о России» художника и священника Александра Егорова. Именно там я впервые увидела его картины и познакомилась с его художественным творчеством. Удалось мне немного поговорить и с самим художником. Помнится, наш разговор касался самых обычных для такого события вещей. Но запомнился ответ художника на мой вопрос о том, чем именно сейчас, в наше непростое время, дорога ему эта выставка.  «Персональная выставка, - сказал тогда Александр Егоров, - это всегда подведение итогов очередного творческого этапа, поиск единомышленников и их отклика на новые произведения. Но не только это важно. В наше время такая выставка представляет зрителю шанс почувствовать пульс эстетического мировоззрения художника. А для художника, который не разорвал своих связей с русской историей и христианской верой и не увлекся глобализмом и многочисленными вариациями его художественного кредо, это очень важно и актуально».

Для священника и художника Александра Егорова - члена Союза художников России, члена-корреспондента Международной Академии культуры и искусства, почетного члена Российской Академии художеств, участника многих выставок, открытие и проведение персональной выставки было особым и значительным событием. В красках и образах его художественных работ зрителю во всей полноте открывался главный стержень его творческой жизни, - образное восприятие русского мiра и его души, непростого ритма его судьбы и жизни внутри современной истории, размышление о родном и вселенском как вечном перепутье русских лет жизни и летописей истории. 

На выставке было представлены основные работы, созданные за долгий творческий путь, и практически каждая из них тяготела к обостренному художественным опытом сопереживанию судьбе русского наследия в современном мире. Очевидно, что эта судьба незавидна, но по-своему счастлива своей тихой стойкостью. И художнику Александру Егорову удается почти невозможное: прозреть реальный, а не лубочно-ярмарочный образ России и русской жизни, сделать его не призрачным и уходящим в прошлое, но живым и таинственно напоминающим нам о своих святынях. 

Еще в конце семидесятых годов, а потом в мнимо спокойные и закончившиеся объявлением «перестройки» восьмидесятые годы, художник Александр Егоров выбрал свой путь расставания с эстетическим опытом советской эпохи. Его обращение к православной вере открыло для него совершенно иную перспективу художественного восприятия сегодняшней жизни в России, иное понимание русской истории и поставило во главу образ Святой Руси, ритма и дыхания ее души в памяти народной.

Решение принять священнический сан углубили эти размышления и художественные поиски, заставили остаться верным своему призванию художника, преобразуя его мировоззренческие основы. Вера и служение стали новой почвой и новым опытом художественного постижения русского мiра, его небесной красоты и его призвания к будущей жизни. Впоследствии, оценивая свой выбор, он скажет: «Будущее для русского человека возможно тогда, когда он посвятит свою жизнь поиску себя и своего пути во Христе»(1).        

И в девяностые годы, будучи уже священником, художник Александр Егоров мыслит о русской цивилизации как об эстетическом единстве жизни и веры и ценит ее религиозные и святоотеческие корни. Оценивая пройденный путь, приведший его к вере, он пишет: «Сегодня понятие «русская цивилизация» уже не ограничивается лишь территорией или одним народом - это явление мирового масштаба. Трагедия русской революции привела к великим страданиям, потерям и лишениям. Перед лицом смерти каждый русский и в России, и за рубежом искал самое главное - на что можно опереться в этой жизни. Этой опорой был и остается Христос, Спаситель человеческих душ»(2). Как истинный художник, путешествуя по Руси, он интуитивно угадывает, что и после революционных трагедий Святая Русь жива и подчиняется своим законам красоты и почти незримому вектору преображения и возрождения.  «Наше будущее зависит от нас самих, - размышляет священник Александр Егоров о своем творческом векторе, - насколько нам удастся, каждому в отдельности и всем соборно, осознать новую историческую возможность для России, для духовного просвещения нашего народа Светом Христовым»(3).

Отдавая дань своему личному выбору и художественному опыту, Александр Егоров остро чувствует схождение и расхождение линий исторического прошлого и будущего России и признает их не просто внутренне необходимой, но и художественно постижимой реальностью. Его путешествия по малым городам Руси с мольбертом, красками и кисточками в поклаже художника, - а он был в Новгороде и Переславле, Угличе, Суздале, посещал Соловки, был в Кирилло-Белозерске, видел реставрационные работы в Ферапонтовом монастыре, - отзываются в сердце художника единым образным пространством, связующим звеном прошлого и будущего, эстетическим постижением исторически крестного пути России.

На выставке 2018 года «С молитвой о России» эти мотивы художественного утверждения образа ее истории были представлены ранними работами художника - «Облака над Ферапонтовым» и «Август в Ферапонтово», - обе работы  выполнены в 1979 году, «Голубые сумерки», «Храм среди деревьев», и «Возвращение с обедни», «Малые Карелы» и «Рыбацкая деревня на Северной Двине», «Ночной путник» и «Рождественский сочельник» - все эти работы дышат живописным откликом на жизнь русских деревень и малых городов бескрайней российской равнины.

На первый взгляд кажется, что в ранний период творчества русский деревенский пейзаж является излюбленным жанром художника, в котором он, с глубоко реалистичной нотой живописного восприятия жизни, словно прозревает судьбу России в этих снегах и метельных ветрах, среди деревьев и околиц, под этим небом, рядом с храмами. Вдумчиво рисует он полотно «Рождественский сочельник», передавая на холсте цвет и свет зимней деревни, укутанной снегами, но все же открытой небесам и облакам, и словно взлетающей к высокому храму, ожидающему праздника Рождества Христова. Тональность всей картины именно такова, словно кисть художника смешивала краски с радостью ожидания праздника! 

Емкость и образность картины «В декабре у Плещеева озера», наоборот, удерживается скупой, но очень точной цветопередачей зимних студеных сумерек, перед которыми, кажется, бессилен даже свет - ни единого огонька, ни единого просвета в вышине хмурого неба, стремительно несущего зимним верховым ветром облака над затерянными в снегах домами, едва различимыми на зимнем берегу Плещеева озера.  

Но этот, первоначально, казалось бы, непререкаемый живописный реализм ранних работ художника, неожиданно сталкивается с поразительной интуицией выбора им цветовой палитры зимнего деревенского пейзажа.  Картина «Голубые сумерки» и удивляет, и восхищает своими цветовыми границами - глубокий голубой цвет вечера переходит в ночную темно-синюю мглу, и главным символом жизни становятся огни в окнах деревенских домов.

Это образ очень значим, и он видится художнику как неугасимая лампада жизни на Руси, - жизни, затерянной в снегах, но сохраняющей свое тепло, свою хозяйственную самоотверженную стойкость перед мощью природы, истории и натиска социальных или экономических нововведений. Переливающиеся оттенки темного, холодного синего цвета вечернего часа как будто соединены с естественной теплотой золотого и желтого, освещающего домашний очаг, и это придает зрительному впечатлению от этой живописной картины совершенно необычную тональность - тональность безмятежной памяти о детстве, счастье, о заботах близких и таком обособленном покое жизни рядом с природой, в ее живом распорядке времени. 

Образы деревенских пейзажей Александра Егорова реалистичны, но, благодаря символическим сопоставлениям и зрительным обобщениям, они наполнены художественно выраженным замыслом о жизни и времени, угадываемым в едином пространстве картины. У этого замысла своя ритмичность: в ней нет места унынию, отчаянию или безотчетной стремительности жизни, свойственной городу. Деревенские дома и храм, небесный свод над ними, деревья, крепко врастающие в землю, угаданная перспективой околица, большие промысловые лодки на берегу Северной Двины, - от картины к картине интуиция и мастерство художника преобразует их простое бытие в символы, которые когда-то собирали русскую жизнь в единый замысел о Святой Руси. 

В творчестве Александра Егорова, поэтому, совершенно не удивляет изменение экспрессивных акцентов. Сама тема Святой Руси в современном мире или не звучит, или звучит предельно экспрессивно. На это указывает не только живопись, но поэзия и музыка.  Так, в стихах Даниила Андреева, отразивших борьбу света и тьмы внутри русских исторических бурь ХХ века она звучит с таким внутренним напряжением, что единственным его разрешением могла стать только музыка. И она состоялась - один из самых лиричных прообразов Руси, поэтически воплощенных в поэме Даниила Андреева «Навна», был переложен в музыкальные образы симфонии № 2 современного композитора Сергея Жукова.   

Однако в живописи тема Святой Руси и ее сохранения в народной памяти связана визуальным восприятием. Возможно, именно поэтому художник очень лаконичен: экспрессивные акценты полотен Александра Егорова отражены немногими образами и символами - небесным сводом и деревом, цепляющимся корнями за землю, храмом и домом с покосившейся и неустойчивой, но неизменной изгородью - вокруг дома, вдоль дороги, или тянущейся по краю деревни или поля, то ли ограждая их от внешних сил, то ли перегораживая собой всю деревенскую жизнь.

Эта простая и привычная деталь русского быта и хозяйства для самого художника оказывается столь весомой, что невольно обращаешь на нее особое внимание. И тогда весь художественный лаконизм Александра Егорова раскрывается в ином свете: это уже глубоко спрятанная эмоция боли и размышлений о трудном опыте русской современности. Художник словно прозревает его ограниченность и разобщенность и стремится найти глубинные в своей очевидности образы, которые вершат правду и трагедию русской истории ХХ века. Так вьющаяся вдоль и поперек переславльских улиц изгородь, образующая свои проулочки-переулочки, как в картине «Смеркается в Переславле» или поразительный в своей живописной интуиции частокол в картине «Рождественский вечер», становятся уже символом недавней русской жизни, когда земля русская была изранена, надолго став заложницей и гражданских распрей, и революционных бурь, и хаотичной застройки городов, и опустения деревень, и разрушения церквей, и возложенного бремени изоляции от мира.

Этот мотив особенно тревожит художника, когда он пишет свои картины «В декабре у Плещеева озера», «Переславская дорога» и «Заснеженный Переславль», «Рождественский вечер». В каждой из этих картин художник совершенно по-особенному расставляет эмоциональные акценты живописного полотна, словно ищет в них исхода из того горького исторического опыта, который обрела Россия в двадцатом столетии.

Для самого художника этот образный ряд является оплотом художественного размышления, условием и поиском необходимых средств выразительности картины: в нем он ищет верной оценки художественных границ и, - одновременно, - возможностей совмещения реализма и символизма, довольно редкого в современной живописи и доступного художникам со своими личными поисками основ эстетического мировоззрения. Так, ранние, небольшие по своему размеру работы «Белые ночи в Кириллове» и «Поморское село Конецдворье» отличаются сразу и лаконизмом графического изображения, и немногословной, но живописной цветопередачей, и характерным для художника использованием перспективы как «воздуха» для всего изображения и его композиционного сюжета.

В этом отношении интересна небольшая картина «Белые ночи в Кириллове» - акварель с видом на Кирилло-Белозерский монастырь. Она поразительна не только лаконизмом, но и тем, что художественные приемы собраны воедино и служат одной цели - отразить недоступность монастырской жизни, подчиняющейся не мирскому, но вечному и вселенскому началу мира. Художественным олицетворением этой мысли служат распростертый над монастырем небесный свод и ограждающая монастырскую жизнь от посягательств извне водная гладь. Не менее поразительно и то, что созданный художником образ Кирилло-Белозерского монастыря не самодовлеет: он как будто удален от нас, смещен в сторону, и мы можем видеть его краем глаза, иметь его в виду и знать о нем, только если сохраняем истины духовного измерения своей истории. Но в то же время для зрителя это остается графически заданным знаком отрешенности мира от своих святынь, а нежнейшая палитра этой небольшой картины как будто благословляет каждого, кто прикоснется душой к молитвенной памяти о Святой Руси.

Круг художественных произведений Александра Егорова обширен. Среди его работ мы встретим полотна с отголосками его путешествий по всей России, а художник побывал, кажется, везде, не исключая Приэльбрусья и Заполярья - на Урале, в Карелии, в Крыму и на Дальнем Востоке. Был он и в Прибалтике, на Святой Земле и в Италии. Картины, привезенные из этих путешествий, поражают своим разнообразием. Это целые циклы, они особенные, интересные и даже захватывающе задумчивые, как картины, привезенные им с берегов Северной Двины. Но при всей их не яркой и не броской, но сущей в мастерстве и живописном богатстве палитре, - а в этих работах художника мы встречаем густые переливы синего, коричневого и фиолетового, соседство кирпично-красного и белого, оттенки зеленого рядом с серо-голубым и желтым, даже аккуратную и графически четкую прорезь черного, как в картине «Рыбацкая деревня на Северной Двине», - в этих работах Александр Егоров отдает дань живописному приему, который особенно отличает непростой характер его пейзажной тематики и поисков средств для  ее выразительности.    

К какому бы сюжетному мотиву художник ни обращался, Россия открывается его творческому чутью и опыту в небесной световой дымке, смягчающей бедность и беззащитность жизни на Руси перед лицом истории, выпестованной грозовыми бурями ее государственной и гражданской жизни. Трудно найти современного художника, который бы так тонко и далеко не только лирично чувствовал ее земную жизнь как отсвет Горнего мира, который, - подобно Свету Невечернему, - и проникает все русское пространство, и укрывает его в тоскливую пору будней и их жизненных тревог.

В своих поисках истин жизни и мира этот особый Свет художник соотносит с вечной изменчивостью небесного свода. Свет словно животворит и действует: состояния неба на его картинах становятся важнейшим живописным мотивом к восприятию надмирного пространства жизни. Это надмирное пространство живо, оно вовсе не молчаливо и русский мiр знает, что оно и не безымянно, стоит только поэтически окликнуть его или взять в руки жития святых. И в ХХ веке образы Святой Руси были словно запечатаны поэтической памятью и словом Даниила Андреева, одного из наиболее чутких к русской истории поэтов этого бурного на события века:

...День вставал размеренно и истово,

Свежестью нетронутой дыша,

Жития с молитвой перелистывал

И закатывался не спеша.

Что завещано и что повелено,

Знала ясно крепкая душа,

И брала всю жизнь легко и медленно,

Как глоток студёный из ковша.

 

И в глуши, где ягод в изобилии,

Где дубы да щедрая смола,

Юной белокаменною лилией

Дивная столица расцвела.

Клирным пением сменялись гульбища,

Ярмарками - звон колоколов;

Золотом сквозь нищенское рубище

Брезжили созвездья куполов.

 

Слово Даниила Андреева - это живой отголосок истории, ее распев и звучание. Созвучие поэтического слова с архитектурным или живописным образом очевидно, и все же каждый раз - неожиданно: сравнение их только сближает, но не отождествляет. Художник образы Святой Руси и окликает, и ищет приметы и ритмы ее жизни сейчас, здесь и теперь, словно история каждый раз несет людям свой тайный завет, о котором говорит евангелист Лука: «Сам Господь нам свидетельствует о Себе: «огонь принес Я на землю, и как Я желал бы, чтобы он уже возгорелся» (Лук.12, 40-51).

Поэтому Александр Егоров, как художник, осязает и видит Святую Русь в образе тихой зари и заката, как в картине «Смеркается в Переславле», или прозревает ее сполохи и просветы сквозь предзимний туман и ветви деревьев, когда пишет картину «Храм среди деревьев», а иногда чувствует его как дождливую северную мгу, отраженную в картине «Рыбацкая деревня на Северной Двине». Так рождаются образы к теме Святой Руси - ее затерянности в современном мире и ее дивном, терпеливом и отчаянном ожидании иных начал жизни.

В этих своих прозрениях огня и света художник воспринимает Святую Русь как «Светлорусскую землю», словно напоминая о синонимии именований русской земли, принявшей Свет христианской истины. Такая синонимия была принята в религиозно-патриотической литературе еще в XV в., а затем эхом повторялась в литературном творчестве, вплоть до Максимилиана Волошина и Даниила Андреева. Философской аналогией этому непростому сопереживанию света  Святой Руси и теней, отбрасываемых на нее «бурями веков», остаются слова о. Сергия Булгакова, который писал в своей книге «Свет Невечерний» о ситуации духовного перерождения мира, окружавшей нас в преддверии революции: «И мнится, что в мучительной сложности этой таится своя религиозная возможность, дана особая задача, свойственная историческому возрасту, и вся наша проблематика с ее предчувствиями и предвестиями есть тень, отбрасываемая Грядущим»(4). Поэтому в этом большом цикле работ о. Александра мы и чувствуем, сколь остро он, как художник, пытается угадать и воссоздать утраченную поэтику Святой Руси, сознавая как мало ее следов оставила нам история, но и религиозно прозревая ее будущее.

Такое прозрение никому не дается легко. А у священника и художника Александра Егорова оно оказывается еще и образным сопереживанием духовному наследию христианства, почти неуловимому в потоках мирской жизни, но никак не омертвевшему и узнаваемому в поисках художником сопредельных истин жизни и искусства, красоты и меры. Александр Егоров говорит, что оно отрывается ему в свете и цвете: «Цвет и свет по природе очень близки. Я как художник, ощущаю свет, я вижу мелодию света. Только нота зазвучала, и я вижу световое и цветовое продолжение этой мелодии. Есть дороги, духовные колеи, которые душа угадывает, чтобы приблизиться к Свету. Бог есть свет и нет в нем никакой тьмы, как говорится в Святом Писании. Свет - это Гармония: особый строй, особый ритм, цвет, музыка. Когда это слышишь, видишь, душа оживает, воспаряется к Горнему миру»(5).

Это и означает уверенность художника в том, что Горний мир не скрыт от нас до конца, и человек может постигать его, опираясь на прерогативы человеческого бытия, которые отмечены еще древнегреческими философами: «Идя к пределам души, не отыщешь их и весь пройдя путь, столь глубока ее мера»(6). Христианство же определяет человеческое бытие уже более конкретно - как «образ и подобие Божие», не приравнивая этот потенциал духовной сущности человека к Первообразу, но и не умаляя заданных подобием Божиим возможностей   человеческой воли, ума и чувства. Именно поэтому история и имеет для своих стремлений ориентиры религии, культуры и традиции. Искусство в этой чреде занимает особое место и задает истории свою меру образного восприятия и истолкования откровения о мiре и человеке. 

Для Александра Егорова эта мера состоит в поиске художественной экспрессии для своего личного христианского опыта. И это вовсе не тщетная страсть к впечатлению, но нечто иное: восприятие и художественное отражение христианских начал в действительности жизни и ее отношений. В этом контексте очень интересны полотна, написанные Александром Егоровым в 1985 году, - уже упоминавшиеся здесь большие полотна, связанные с памятью о Рождестве, - «Рождественский сочельник» и «Рождественский вечер». К этому рождественскому циклу примыкает небольшая по размерам картина «Небесное благословение», но при это она отрывает уже совершенно иную тему для размышлений - «Святой странник», «Соловецкие старцы», а также полотно «Радуга над Кирилло-Белозерским монастырем», выполненное художником с почти эмблематической выразительностью.

Тема эта воплощает в себе идею самораскрытия Горнего мира. Именно в середине восьмидесятых годов, во времени размышлений о приближавшейся тогда дате 1000-летия Крещения Руси художественное мышление Александра Егорова обретает новый объем идей и смыслов, новый порядок чувств в его наблюдении за действительностью истории. Смещаются и акценты живописного восприятия мира - появляются акценты экспрессивные, но быстро уступают место поискам онтологии цвета и света, непосредственно связанной с художественной выразительностью Горнего мира, первообразы которого восходят к смыслам евангельской истории, апостольского служения и Апокалипсиса.  

При этом образы Святой Руси на полотнах Александра Егорова приобретают характер глубокого обобщения, и являются не просто прямым отражением заданного русской историей образа соборных начал.  Они предстают как напоминание и свидетельство о существовании иной формы созидания истории, чем та, которую ранее предложила революция, а теперь предлагает стремительно нарастающая глобализация. В предисловии к своему альбому «Русь» художник так отвечает на возникающие тут непростые вопросы: «Русская земля просвещена светом Христовой истины более двух тысяч лет, по ней своими стопами прошел первый ученик Христа, благовестник Евангельского откровения, святой апостол Андрей Первозванный, вложивший зерно огненного духа в сердце наших предков, расцветшее со временем в древо русской святости, ветвями своими тянущееся к свету в небо. Недаром во все времена, во всех народах и языках наше Отчество именуется Святой Русью»(7).   Художник ищет и пытается запечатлеть и сохранить идеал Святой Руси, чтобы осмыслить и художественно выразить его бытие, он помнит о святости преподобных и жертвенности мучеников и страстотерпцев.

Эта память не печальна, светла, радостна и открыта свету Христова воскресения, сотканному живописцем из морозного утра и переливов светоносного золота куполов в картине «Воскресная встреча». Вся композиция этой картины неожиданно создает поразительное ощущение вневременного бытия: как будто радость воскресной встречи предвосхищает Царствие Небесное. Поэтому, исследуя эстетическое мировоззрение Александра Егорова, оценивая его полотна и размышляя об их тематической целостности, становится очевидно, что их основная тема - художественное осмысление присутствия в жизни Православной Церкви и ее спасительного служения русской истории и человеку. 

Только на первый взгляд тема эта кажется не актуальной и не связанной с реальностью социально-исторического бытия сегодняшнего русского мiра. На поверку оказывается, что ее художественная разработка имеет свою традицию, а ее образное содержание и сейчас остается наиболее приемлемым способом не дать угаснуть идее соборности как вселенскому источнику православной веры и позволяет говорить, - как писал прот. Иоанн Мейендорф, - о Царстве Божием не терминами понятий, но как о реальном видении присутствия Божия»(8).

И это лишний раз подчеркивает, что в русской истории христианская идея всегда оставалась основополагающей. Ее темы разрабатывались в России и литературой, и поэзией, и живописью, а накануне революции - уже и философией. Этот переход от богатства русского слова и полноты живописной образности к философскому размышлению был непростым, он вобрал в себя и накопленную веками образность христианской жизни Руси, и творческие поиски   искусства. Именно это многое предопределило в судьбах русской философии, но вопреки натискам времени сохранило и сберегло русской культуре ее религиозное миросозерцание, истолковало и утвердило христианскую идею как «родное и вселенское» (Вяч. Вс. Иванов). 

На протяжении всей русской истории содержание православной христианской идеи всецело служило облагораживающим началом искусству: художник сознавал свое призвание и творчество как служение высоким истинам национальной жизни и в своих творческих путях следовал им, подчиняя свои задачи накоплению и развитию опыта русской культуры. В наше время такое служение становится уже и одним из путей веры, о котором священник и художник Александр Егоров говорит так, - со свойственной ему и его творческому опыту религиозной интуицией: «Бог определил нам войти в дух Православия, освятиться им и просветить этим мир»(9).

 

 

(1) Александр Егоров. О тернистом русском пути к Истине. Предисловие к альбому «Русь». М.: 2013, с.4

(2) Александр Егоров. О тернистом русском пути к Истине. Предисловие к альбому «Русь». М.: 2013, с.3

(3) Там же.

(4) Прот. Сергий Булгаков. Свет Невечерний. - см. http://www.odinblago.ru/filosofiya/bulgakov/bulgakov_s_svet_nevecher/

(5)  Цит. по Станислав Айдинян. Прикосновение к Истине. Предисловие к альбому «Русь». М.: 2013, с.6.

(6) Перевод этого изречения древнегреческого философа Гераклита дан по тексту Третьего отдела «Человек» книги С.Н. Булгакова «Свет Невечерний». Есть и другие варианты афоризма: «Границ души тебе не отыскать, по какому бы пути ты ни пошел: столь глубока ее мера». В кн.: Фрагменты ранних греческих философов. М.: 1989, ч. I, с.231

(7) Александр Егоров. О тернистом русском пути к Истине. Предисловие к альбому «Русь». М.

(8) Прот. Иоанн Мейндорф. Православная традиция и история. - см. https://azbyka.ru/otechnik/Ioann_Mejendorf/pravoslavnaja-traditsija-i-istorija/

(9) Александр Егоров. О тернистом русском пути к Истине. Предисловие к альбому «Русь». М., 2013, с.4.

 

И.А. Николаева

философ, публицист

Москва